Вассалитет в Черкесии

Вассалитет как базовый принцип социальной и ментальной структуры черкесского феодализма является ключом к пониманию данной эпохи в истории Черкесии. Далеко не случайно европейские обозреватели Черкесии считали феодальный строй этой страны схожим с западноевропейским. У Джорджио Интериано (около 1500 г.) читаем: «Есть среди них знатные и вассалы, и сервы, или рабы» (1).

У П.-С. Палласа содержится точное сравнение: «Это (уорки) род рыцарей, которые поддерживают между собой и в отношении подданных настоящую феодальную систему, подобную той, которую немецкое рыцарство ввело раньше в Пруссию и Лифляндию» (2).

У Фредерика Дюбуа де Монперэ: «Нынешнее состояние Черкесии вызывает у нас в памяти представление о цивилизации времен первых королей в Германии и Франции. Это образец феодальной, рыцарской, средневековой аристократии» (3).
Принцип «вассал моего вассала не мой вассал» — был непререкаем в Черкесии. Уорки-шаотлигусы (уорки четвертой степени), находившиеся на службе у тлекотлешей и дижинуго (уорков первой и второй степеней соответственно) не подчинялись пши (князю).

Княжеские уорки образовывали особую группу беслан-уорков. Шаотлигус мог перейти в беслан-уорки: приобретение этого звания полностью зависело от желания уорка и всегда было сопряжено с получением так называемой княжеской дани, т. е. князь обязывался дать уорку, желающему быть его беслен-уорком, какой-нибудь ценный подарок (как правило, оружие, доспехи, серебряные чаши или кубки). В дальнейшем, беслан-уорк получал свою часть из военной добычи и даже из выкупа за княжескую дочь. Беслан-уорк в любое время мог перейти на службу к другому князю или тлекотлешу, а возвращение княжеского подарка демонстративно прекращало взаимные обязательства. В этом мы усматриваем полнейшую аналогию со взаимоотношениями рыцаря и сюзерена.

Черкесский феодализм признавал право основать собственный аристократический дом как за уорками, так и за незнатными свободными членами общества – за тфокотлями.

Якоб Рейнеггс, уроженец Саксонии, длительное время проживший в Грузии и часто бывавший в Кабарде, отмечал это фундаментальное право черкесского вассалитета: «Каждый дворянин (уорк) зависит от своего наследственного князя, однако князь не может ничего делать с его рабами, крепостными или имуществом. Также мало осмеливается дворянин прикасаться к собственности своих крепостных, к его рабам, стадам, рогатому скоту или лошадям, или же присвоить себе на них малейшее право. Князь и дворянин не могут требовать от своих крепостных ничего, кроме оброка, и ни один крепостной не может быть стеснен в увеличении своего имущества, а еще менее быть проданным, битым или истязаемым. Что касается рабов, то все зависит от доброй воли его господина, но не было примера, чтобы с ним обращались жестоко или бесчеловечно, если он не провинился каким-либо образом» (4).

Здесь под крепостными явно имеются в виду тфокотли, что говорит либо о неправильности перевода, либо об упрощенном восприятии структуры черкесского общества. Но главное подмечено исключительно точно: существование правового и имущественного суверенитета личности в рамках черкесского вассалитета.

Рейнеггс отметил механизм повышения по вассальной лестнице: «Когда княжеский крепостной становится настолько богатым стадами и имуществом, что может дать свободу 25 рабам и сделать их своими холопами, то он стремится обычно сделаться дворянином, хотя он приобретает от этого очень мало преимуществ для самого себя. Он получает право всюду следовать за своим князем, прислуживать ему, и, если ему князь разрешит, поселиться поблизости от него; он должен также давать князю ежегодный подарок, равный половине его доходов» (5).

Тфокотль, как младший вассал, не испрашивая себе звание уорка у непосредственного сюзерена (например, уорка-дижинуго), сам мог подняться на ступеньку выше и вступить в ряды уорков-шаотлигусов. Для этого ему было необходимо признание его в качестве господина со стороны 25 крестьян, которое он и получал путем освобождения своих унаутов (рабов). Далее он становился на короткий период времени вассалом полутфокотлем-полууорком (Рейнеггс говорит о таком статусе как о «неуважаемом дворянстве»), но сам факт его вассальной зависимости в предшествующий период требовал обязательной его включенности в ту же иерархическую лестницу уже под новым социальным именем уорка.

Если князь или тлекотлеш, или дижинуго не признавали в таковом лице уоркское достоинство, то он мог удовлетворить социальные амбиции в другом княжестве.

Удивительно, но доктор медицины Рейнеггс уловил суть социальной организации Кабарды гораздо точнее, чем академик Паллас. Последний проявляет непоследовательность и противоречит сам себе: так, он пишет, что «подданные (или крестьяне) имеют в отношении князя и знати, могущих располагать их имуществом и жизнью, самое безусловное послушание». И тут же: «но нет примера, чтобы их когда-либо продавали» (6).

Сословие тфокотлей в советской и российской историографии трактовалось и трактуется, как крестьянское. На самом же деле, здесь имеет значение не крестьянский труд тфокотля — своим трудом жили и многие уорки — важен, прежде всего, его статус в системе вассалитета.

Тфокотль являлся субъектом вассальных отношений и не был объектом эксплуатации. Именно поэтому очень многие европейские наблюдатели расценивали тфокотлей как низшее дворянство и наиболее многочисленную группу вассалов. Сами тфокотли имели крепостных крестьян и рабов. И они были равны уоркам и самим князьям в этом своем фундаментальном праве. «Следует заметить, — писал А. Абрамович, — что имевший в империи большое значение признак привилегированности — владение крепостными — не имеет того же значения у горцев Закубанского края, где почти каждый холоп был вправе владеть другим ему подобным холопом» (7). Называя тфокотлей холопами, Абрамович совсем не прав: под русскую категорию холопов подходят не тфокотли, а пшитли, унауты, лагунапиты. Но, в целом, он подметил очень важный факт: Тфокотли, наряду с уорками, составляли еще одну группу вассалов, причем гораздо более многочисленную и сплоченную. И, опять-таки, тфокотли тлекотлешей не подчинялись князьям и имели полное право перехода к другому сеньору.

Данное право объединяло тфокотлей с уорками в одну большую группу вассалов. Это, наряду с имущественным и юридическим суверенитетом личности вассала, достаточно серьезно уравнивало тфокотлей с уорками и создавало условия к возвышению тфокотля в уоркское достоинство. Потоцкий не случайно выделяет это общее правило для двух групп вассального населения: «Крестьяне, если они недовольны своим сеньором, вольны покинуть его и уйти к другому дворянину. Дворяне, в свою очередь, если они проявляют недовольство своим князем, могут уйти к другому» (8).

Как крупный польский помещик, Потоцкий в первую очередь обращает внимание на право перехода крестьян и шляхты, т. е. на то, что являлось актуальным для современной ему Польши. Но у Я. Потоцкого содержится специфически польское наблюдение, объяснимое историографическим и ментальным феноменом, известным сейчас как сарматизм польской историографии. Считая себя сарматами, но не славянами по происхождению, польские шляхтичи (а именно они являлись длительное время единственными польскими историками), пускаясь в путешествия на Кавказ, искали следы сарматской культуры и этногенетических преемников этой культуры. В этой связи мы должны рассматривать «сарматские» наблюдения Потоцкого в Кабарде.

Монперэ называет тфокотлей вассалами, «сходными с теми, которые существовали в Европе в эпоху феодализма; каждый из них имеет землю и скот, на которые их сеньор не имеет никаких прав; сеньор не имеет также никаких прав на своего вассала и на его семью, которые могут, если они недовольны своим сеньором, уйти свободно в другое место» (9).

Представители высшей уоркской знати — тлекотлеши и дижинуго — всегда жили отдельными от князей селениями. При этом тлекотлеши жили на землях, которые назывались по их фамилии (Анзоровы владели районом в Кабарде, который так и назывался - Анзорей, т. е. «Анзоровский» или «Анзорово»; в русских источниках встречается название Анзорова Кабарда) и представляли собой сильную родовую аристократию, едва уступавшую князьям.

Уорк мог за особые заслуги возвыситься из звания беслен-уорка в дижинуго и даже до степени тлекотлеша. Если он признавался дижинуго по факту обретения им самим какого-то отряда шаотлигусов, то тлекотлешество признавалось не сразу, а с течением времени, когда вновь образованный аристократический дом окончательно закреплял свои позиции в народе. Дословно тлекотлеш и означает «сильный род». Позиции различных уоркских домов подвергались серьезной подвижке в период войн.

Жорж Дюмезиль отмечал, что в Черкесии «под управлением князей находились наследственная знать и незнатные, но свободные члены общества (тфокотли), причем и те, и другие были обладателями рабов» (10).

Таким образом, в структуре черкесского вассалитета действовали такие правила, которые позволяли со временем совершить переход к демократии и парламентаризму. В этом плане черкесский феодализм типологически европейский. Общечеркесские законодательные собрания (Хасы) 30-60-х гг. XIX в. представляли все слои и все территории Черкесии. Как и в польском сейме, право вето было у каждого депутата, и принимаемые решения носили консолидированный характер. Подобное социальное устройство отвечало необходимости политических свобод и полного равенства перед законом в условиях бурного развития торговли и производства.

Николай Колюбакин, генерал-губернатор Кутаисской губернии, сенатор, начинавший карьеру в войсках правого фланга, особое внимание уделял как раз вопросу об общественном устройстве черкесов, усматривая в нем большой потенциал развития: «все эти племена имеют, так сказать, естественные им начала гражданственности, начала, конечно, неполные и не хорошо обдуманные, но могущие служить основою мудрого управления и благих преобразований» (11). Генерал и сенатор знал, что пишет: именно он возглавлял военно-морскую экспедицию в Сочи в июне 1862 г., где уничтожил здание черкесского правительства (так называемое Великое Свободное собрание).

Внутренняя политическая структура Черкесии первой половины XIX в. была готова к резкому экономическому скачку — такому, какой преподнесла во второй половине XIX в. Япония (закрытая до того страна). Успешная трансформация этнических институтов и опора на древние этические нормы позволили японцам войти в XX в. сильной страной. Черкесии, Хабзэ которой уже не раз сопоставляли с японским кодексом Бусидо, помешала Кавказская война.

Изучение черкесского феодализма позволяет ответить на очень серьезный вопрос: за счет каких социальных факторов стала в принципе возможна демократизация в Натухае, Шапсугии, Абадзехии и других областях страны? Мы не сможем объяснить демократический переворот исключительно влиянием горного ландшафта или развитием морской торговли, хотя оба эти фактора крайне важны для понимания социальной специфики шапсугов. Есть много регионов в мире, где горы подходят вплотную к морю (например, в Средиземноморье), но далеко не везде мы наблюдаем социальную модель, схожую с черкесской. В пределах самого Кавказа мы не находим второго примера вассалитета или демократизации на почве вассалитета.

На Ближнем и Среднем Востоке в горах сохранялась та же деспотичная, унитарная структура власти, что и на равнинах. Если мы принимаем доводы, согласно которым у приморских черкесов до XVIII в. существовал институт княжеской власти, аналогичный кабардинскому, то мы должны понять, какие его характерные черты и принципы организации позволили достаточно плавно эволюционировать в сообщество самоуправляющихся территориальных кантонов. Как нам кажется, швейцарская аналогия здесь наиболее уместна.

Княжеская власть по типу русской или грузинской, на наш взгляд, была в принципе не реформируема и не свергаема соответственно. Она не дала бы развиться даже маленьким росткам самоуправления крестьянских общин. Такая власть не позволила бы нарушиться пропорции свободных и зависимых крестьян в пользу свободных. Авторитаризм Востока не признает никаких прав личности даже за служилой знатью. Боярин в Московской Руси — не более чем царский холоп.

Россия и Турция в этом плане очень схожи: неслучайно московские интеллектуалы (И. С. Пересветов и пр.) восхищались системой власти в османском государстве и всячески советовали Ивану IV, первому русскому царю, перенимать султанский опыт. Сходство в том, что и в России, и в Османской Турции управление было сосредоточено в руках одного человека (в Москве — царя; в Стамбуле — султана). Вторая черта, объединяющая эти режимы – всеобъемлющая государственная регламентация.

Совершенно иной характер феодальной эпохи мы наблюдаем в Западной Европе и Черкесии. В этих регионах утвердилась система вассалитета, при которой сосуществуют многие, пользуясь выражением Макса Вебера, собственники средств управления. Далеко не случаен тот факт, что целый ряд крупных европейских обозревателей подчеркивали франко-германский характер черкесского феодализма.

Примечания:

1. Интериано Дж. Быт и страна зихов, именуемых черкесами. С. 47.
2. Паллас П.-С. Заметки о путешествиях... С. 216.
3. Монперэ Ф. Д. де. Путешествие по Кавказу. С. 437.
4. Рейнеггс Я. Всеобщее историко-топографическое описание Кавказа // АБКИЕА. С. 210.
5. Там же. С. 211.
6. Паллас П.-С. Заметки о путешествиях... С. 220.
7. Абрамович А. Очерк сословного строя в горских обществах Терской и Кубанской обла-стей // Сборник документов по сословному праву народов Северного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2003. С. 61.
8. Потоцкий Я. Путешествие в астраханские и кавказские степи. С. 227.
9. Монперэ Ф. Д. де. Путешествие по Кавказу. С. 437.
10. Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. М., 1990. С. 157.
11. Колюбакин Н. П. Взгляд на жизнь общественную и нравственную племен черкесских // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. I. Нальчик, 2001. С. 184.